Ночь, улица, фонарь, но не аптека, а Мамед Фархадов направляется к своему офису в Старом Городе. Он вслух и по слогам читает содержание своего очередного воззвания, на сей раз обращенного к министру культур-мультуры по фамилии Чернов. Таким несложным способом Мамед пытается заучить текст, написанный для него и за него. Мало ли, вдруг кто-то спросит о содержании того, что выйдет за подписью Фархадова. Нужно хотя бы сейчас не сесть в калошу. Ведь, презренная толпа до сих пор обсуждает скандальные признания Мамеда о причинах его развода с супругой, по итогам которого его, и без того пострадавшего, еще и расплачиваться приговорили.
А тут еще и заграничные мастера баобабы не так и не туда вставили, проели туеву хучу мамедовых деньжищ, втянув его в судебную тяжбу, активно освещаемую Гезягиряном Подхалимовым. Этот борзописец не раз демонстрировал потрясающую готовность дезавуировать самого себя согласно тарифу. Ошеломленные читатели не раз наблюдали за тем, как вечером Гезягирян писал статью, напрочь опровергающую его дневной или утренний опус. Собственно об этом «таланте» Гезягиряна знали все, кто не брезговал пользоваться его услугами. К числу таковых относился и Мамед.
Потому неудивительно было то, что он рекрутировал Подхалимова для раскрутки своей очередной «сенсации». Фархадов решил, что каким-то случайным образом ООН стал обладателем останков великого поэта. «Логика» этого загорелого крепыша была на грани фантастики — раз останки не найдены, то что мешает мне заявить об их нахождении? Атлантида, напомню, также еще не найдена. И я лично не удивлюсь, если именно Мамед объявит миру о том, что разыскивая на чердаке сарая, что на вилле Фархадова, какую-то безделицу, он нашел Атлантиду, а также мамонтов и динозавров. Но, все это — дело возможного будущего. А пока, Мамед требовал от Гезягиряна максимального пиара в деле об «останках великого поэта». Подхалимов взялся за дело с привычным рвением. Он быстренько поведал миру о том, что важно создать экспертизу, которая докажет правоту высказываний Мамеда, а с нею принесет Фархадову славу невиданную. Министр культур-мультуры Чернов логично потребовал, чтобы экспертизу провело государство. На что Гезягирян, изрядно простимулированный Мамедом, вначале даже что-то грозное прорычал в ответ. Мол, мы и сами с усами, кто останки нашел, тот и решит, чьи они. Но, недолго музыка играла. Подхалимову поступил телефонный звонок, после чего он счел для себя более правильным прервать соучастие в сенсации, придуманной Фархадовым.
Более того, будучи натурой увлекающейся, Гезягирян проявил к заметанию следов соучастия в данном действе столько же рвения, сколько проявлял азарта в раскрутке дела «об останках поэта». Подхалимов их быстренько упрятал в землю, так сказать, опустив концы в воду. Но, Мамеда ведь уже было сложно остановить! Он так мечтал о славе! А тут все рушилось на глазах. Возмущенный Фархадов написал на имя министра культур-мультуры Чернова гневное письмо. Общий смысл его сводился к несложному упреку — вы есть изволили мою морковь! Кому еще собирался жаловаться Фархадов? Список потенциальных адресатов был обширен и включал даже дуб, в тени которого любил порой предаваться мечтаниям загорелый крепыш с огромными амбициями.
Почему он не желал останавливаться? Одной из главных причин тому был рассказ Гезягиряна о том, что Фархадова ждет слава некоего Шлимана. Кто это такой, Мамед не знал. Но его радовала сама мысль о том, что он обретет славу. Фархадов даже не догадывался, что ушлый Подхалимов имел ввиду археолога, который много лет назад поведал миру об обнаружении «клада Приама». Того, что в итоге оказался подделкой. О том, что Шлиман скончался в чужом городе нищим, Гезягирян рассказывать Фархадову не стал. Наверное, в том числе и потому, Мамед продолжал изображать из себя главного борца за останки того, кого он сам счел великим поэтом.
