Цивилизованный мир отказывается от убийства животных в целях производства одежды из натуральной кожи и меха. Свое «нет» уже сказали в Голливуде и ведущих Домах моды. А буквально недавно к такому решению пришли городские власти Лос-Анджелеса и Сан-Франциско.

В Баку, в отличие от Европы  и США, шубы носят с большим удовольствием, и часто даже не задумываются о том, как такая одежда появляется на свет.

В интервью # на эту животрепещущую тему рассуждает известный азербайджанский писатель, биолог и философ Александр Хакимов:

— Недавно Лос-Анджелес запретил разведение и убийство животных для производства меховых изделий. Законодательство ЕС также запрещает продажу меховых изделий из кошек, собак и тюленей. Япония прекратила производство пушнины в 2016 году. Что способствует такому ходу событий?

— Честно говоря, я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Конечно, хотелось бы на радостях простодушно воскликнуть, что, мол, человечество вступает, наконец-то, в эпоху гуманизма и эру милосердия, и прониклось любовью к «братьям нашим меньшим», но что-то не дает мне сделать это.

Наверное, тот поток негативной информации, что омывает мои мозги каждый Божий день. Особенно в той части, где рассказывается и показывается, что люди способны вытворять над людьми.

Какой уж тут гуманизм!

С другой стороны, великие дела зачастую являются следствием воли одного или нескольких человек. Вот кто-то, обладающий необходимой властью, запретил драть мех с животных на одежду людям – и все прочие должны ему подчиниться.

Что ж, хоть так, хоть иначе, а я рад, что дело сдвинулось, наконец, с мертвой точки. Ибо сам я являюсь противником убийства животных ради их меха или шкуры.

— В мире все больше женщин отказываются носить мех, чего не скажешь о наших представительницах прекрасной половины. Чем, на ваш взгляд, обусловлена, такая любовь?

— Мне сложно ответить и на этот вопрос, поскольку я не женщина… Хоть я и писатель, и, следовательно, обязан уметь представить себя на месте любого человека – представить себя женщиной, ей-Богу, у меня пока не получается…

Но чтобы не оставлять вопрос без ответа, скажу как мужчина: дело, скорее всего, в так называемых «понтах»! Ведь одежда из натурального меха стоит очень дорого, и носить ее – это подчеркивать свой особый, высокий статус. Кроме того, мода диктует свои законы. Вспомните Эллочку из романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Стоило ей увидеть, что некая американская миллионерша носит то-то, как Эллочка тут же начинает подражать ей …

Это стремление живуче, подобных Эллочек на свете – миллионы и миллионы, и многие из них обладают достаточными средствами, чтобы не отставать от моды.

И еще: наш слабый пол просто по-детски любит все пушистенькое, мягонькое, в данном случае – шубки из меха, не задумываясь при этом, что такая шубка достается порою ценой жестокого убийства ни в чем не повинного существа, имеющего несчастье жить с нами на одной планете.

— Именно так, ведь это факт общеизвестный — животных для «роскошных» шуб убивают изощренно и особой жестокостью. На эту тему в Интернете есть много публикаций и роликов. Что вас потрясло больше всего?

— Ну, я далек от того, чтобы рассматривать в Интернете подобные ужасы… Только если этого требует дело, я, скрепя сердце, могу посмотреть. Это действительно очень и очень жестоко.

Что меня потрясло?

Знаете, я позволю себе процитировать здесь самого себя, вернее, отрывок из моего эссе «Монолог в семи шагах» — потому что в нем я высказался максимально полно и точно, и лучше уже вряд ли скажу. Вот отрывок:

«Мой покойный отец объездил в свое время весь Советский Союз, видел многое, пережил многое, перепробовал несколько профессий – ходил матросом на танкере, тралил рыбу в океане, водил грузовик, таскал мешки в порту, валил лес; он охотно брался за все, что обещало хороший заработок. Но был в его жизни эпизод, о котором он предпочитал вспоминать как можно реже. И все-таки вспоминал. Более полувека назад он нанялся на «зверобойку» — сезонный промысел тюленей в Белом море. Работа заключалась в следующем: в компании с полусотней мужиков, вооруженных дубинами, отец должен был ходить по льду и убивать тюленей-«бельков», которым была всего неделя от роду. Затем тушки бельков запихивали в сетчатые мешки, и за ними прилетал вертолет. Теперь это были уже не морские зверята с горячей кровью, а сырье для отечественной меховой промышленности – весьма доходной статьи государственного дохода… Работа, как видите, была несложной. Правда, она требовала определенного навыка.

У мужиков навык имелся. У моего отца – нет, он впервые вышел на подобный промысел, соблазненный приличными деньгами. Он проработал всего один день. Потом ушел из артели, отказавшись от денег и разругавшись с начальством. И дело тут было не в отсутствии навыка, а кое — в чем другом. После возвращения с неудавшегося промысла отец запил – тяжело, страшно. Тогда я не был тому свидетелем, знал с маминых слов, зато видел это потом, когда отец нет-нет да и вспоминал «зверобойку» и вновь начинал пить. В такие дни он становился злым и раздражительным. Он ругался самыми черными словами, не щадя ни моих мальчишеских ушей, ни ушей моей мамы. Отец глушил водку, но никак не мог изгнать из памяти забрызганных кровью артельных мужиков, которые деловито разбивали «бошки» тюленятам — это для того, чтобы не повредить драгоценные шкуры, не мог изгнать из памяти хруста черепов, которые он пытался неумело размозжить сам, тонкого плача звериных малышей и взгляда их больших глаз.

Все это я улавливал из его бессвязных восклицаний и путаных монологов. Как-то раз он сказал, что чувствовал себя тогда эсэсовцем. А в другой раз признался, что не все тюленята в сетках были мертвыми, и тогда их дорезали финкой…

Мой отец не был слюнтяем или излишне сентиментальным человеком. Он рос в голодные военные и послевоенные годы, в семье без кормильца, юность его прошла в не самом благополучном районе Баку, что придало его характеру должную суровость, рано пошел работать.

Он умел жестоко драться и терпеть невероятные лишения, стойко переносил зной, морозы, качку. Любая работа «горела» в его руках. Но разбивать головы белькам он все — же не смог. Не сдюжил. Зол ли он был на людей, которые со спокойной душой нанимались на этот жестокий промысел, зол ли он был на себя за то, что раз в жизни дрогнул духом и рассопливился – этого я так и не сумел понять, до самой его смерти». Конец самоцитаты. Вот так.

— Носили ли вы когда-нибудь одежду из натуральной кожи?

— В юности – да. Видите ли, в юности и молодости я был кем-то вроде «хиппи», а хипповская атрибутика включала в себя, помимо черных очков, браслетов, рваных или потертых джинсов, еще и кожаную куртку. Но это длилось недолго. Так же я после армии носил некоторое время кожаные перчатки, но и это быстро наскучило. Последние же пару десятилетий я избегаю носить на себе то, что содрано с животных. Слава Богу, на дворе не ледниковый период, чтобы я заворачивался в шкуру убитого пещерного медведя, и не средневековье, чтобы я щеголял в горностаевой мантии или боярской шубе из соболей…

Современная промышленность предлагает столько синтетических материалов, что я могу позволить себе не быть соучастником убийства пушных животных.

А что касается понтов, знаете, прожив на земле более полувека, человек с философским складом ума, это я о себе, понимает, что понты – это отнюдь не главное.

Главное то, что у тебя внутри, а не то, что на тебе снаружи. Так что будь я в куртке из кожи антилопы и ботинках из кожи крокодила, или в хлопчатобумажной футболке и тапочках на босу ногу – моя суть от этого не изменится.  В таком случае, зачем же мне носить меха и прочее? Абсолютно незачем.

— Движение вегетарианцев набирает все большие обороты. Нельзя ли человечеству полностью отказаться от мяса?

— Боюсь, что движение вегетарианцев – в большой степени дань моде, нежели мировоззрение. Настоящих вегетарианцев намного меньше, нежели их состоит в движении. Я их понимаю: это своего рода нравственный выбор, форма протеста против убийства животных ради мяса.

Вегетарианцы придерживаются альтернативы – если уж никак нельзя обойтись без еды, то, лучше уж тогда есть растения, чем тех, кто бегает, прыгает, умеет смеяться и плакать, кормит детенышей молоком…

Насчет того, можно ли человечеству полностью отказаться от мяса… Не уверен. Видите ли, мы по сути своей во многом – потомки своих предков, первобытных каннибалов, которые поддерживали жизнь свою и активность свою поеданием мяса, или животных, или себе подобных. Думаю, от поедания мяса человек откажется еще очень и очень не скоро. Как бы мы не цивилизовались, а происхождение наше цепко держит нас, волочась следом.

— Ваше отношение к охоте?

— Сложное. С одной стороны, я понимаю охотников – в них силен первобытный инстинкт выслеживателя, преследователя и добытчика, ведь в свое время на этом строилась сама жизнь, все мы, те, кто живет сегодня – потомки наиболее удачливых охотников…

С другой стороны, Бог наградил меня обостренным чувством справедливости, и именно это чувство заставляет меня испытывать возмущение, когда я вижу, как волков расстреливают с вертолетов, а сайгаков  – с бешено мчащихся джипов…

Это просто бойня, в то время как настоящая охота – это искусство.  Я признаю лишь те способы охоты, в которых возможности человека и животного максимально равны. Не абсолютно равны, это невозможно, ведь не с голыми же руками охотник идет на оленя или на медведя, и не с копьем, а с ружьем, и помогает себе собаками, и прочее… но все равно, зверь имеет шансы уцелеть.

И это, я считаю, справедливо.

— Сами охотились?

— Сам я лишь пару раз принимал участие в охоте, и бросил это занятие. Стрелять люблю, но предпочитаю тир.

Чтобы увидеть дырки в мишени, а не видеть, как после твоего выстрела у оленя подгибаются ноги, и он валится на землю, дергаясь и кашляя кровью, и лучшее, что для него можно в этом случае сделать – это перерезать ему горло, чтобы не мучился…

Когда меня спрашивают о том, сколько я сам убил живых тварей, я отвечаю со спокойной душой: очень и очень немного. Видите ли, я учился на биологическом факультете Азербайджанского Госуниверситета, и во время практики, например, по зоологии беспозвоночных и позвоночных мне, наряду с другими моими однокашниками, приходилось ловить и умерщвлять разных насекомых, пауков, моллюсков, стрелять птиц, ловить рыб…

Все это соответствующим образом обрабатывалось и сдавалось преподавателям. Каюсь, и помимо этого я одно время затеял собрать коллекцию насекомых Азербайджана, и ловил их, и убивал эфиром, и распрямлял-сушил, и накалывал на булавки…

Но потом со мной что-то случилось, что-то в душе, и я остановился.

Словно кто-то сказал мне: зачем убивать живые существа просто так? Без особой на то необходимости? Да пусть лучше живет в природе, чем торчит в застекленной коробке! И я с тех пор не убиваю никого.

Даже пойманного в жилище паука или там таракана ловлю и «депортирую» за пределы дома. Бьющихся о стекло мотыльков выпускаю наружу. Ну, и так далее.  Говорят, у индусов это называется «ахимса» — непричинение зла живому. Кроме того, я как человек люблю Жизнь, а как биолог и философ – безмерно уважаю Жизнь, понимая ее ценность и уникальность во Вселенной.

Мы можем сколько угодно убеждать себя в наличии Жизни на Марсе, на лунах Сатурна, и других звезд… но, пока что это не доказано. Уже только поэтому мы, люди, должны бережно относиться ко всему живому на нашей планете, чего мы, конечно же, не делаем.

Но я – делаю.

 

 

image
(Пока оценок нет)