Спустя два месяца после знакомства Иван Алексеевич Бунин подарил ей свою фотографию – в мягкой шляпе, надвинутой на глаза, выражение лица мечтательное и надменное, усталое и ироничное.
На обороте надпись:
«Позвольте, Джаным, сказать словами Карла Ивановича из «Детства» Толстого:
Помните близко,
Помните далеко…
…Помните ещё и навсегда,
Как верен я любить умею.
Ив. Б., 18 августа 1946 года, Париж».
Помните навсегда… Сегодня эти слова звучат, как завещание всем нам, помнить и ценить тот большой вклад, который внесла наша талантливая соотечественница Умм эль-Банин в мировую культуру.
Она была настоящей парижанкой – элегантная, кокетливая, задорная, что очень шло ей, и такая же, как город, в котором жила – неуловимо переменчивая: то строгая, то серьезная, то простецки — бесшабашная, то горделиво-недоступная, то общительная, разговорчивая. Я и члены моей семьи не только были знакомы, но и дружили с ней. Возможно, нас роднило то, что и мое детство, только с разницей в 30 с лишним лет, прошло на даче в любимом Банин месте – в Мардакянах.
Банин бывала у нас дома на улице Суффрен, 56. И мы с женой навещали ее скромную квартиру на улице Лористон, 40, где когда-то у Банин бывали два выдающихся таланта ХХ века, оставившие след в ее жизни и творчестве: немецкий писатель, философ, один из главных теоретиков консервативной революции Эрнст Юнгер и великий русский писатель, Нобелевский лауреат Иван Алексеевич Бунин.
Помню, как при первой встрече у нее на квартире она усадила меня в кресло и сказала: «Когда Бунин заходил ко мне и садился в это кресло, оно стояло на этом же самом месте».
Последняя наша встреча с Банин оказалась печальной. Она случилась незадолго до ее смерти (23 октября 1992 года) в больнице на улице Шардон-Лагаш, в том самом 16 округе, откуда начала завоевывать Париж юная Умм эль-Бану.
* * *
Кто-то может сегодня считать Банин исключительно космополитическим персонажем. Как известно, она перешла в католичество, и однажды на мой вопрос «Почему?» ответила с лукавой улыбкой, что, дескать, нужно же было посещать какой-то храм, а по соседству с ее домом находилась только католическая церковь, вот она и выбрала католичество.
Думаю, причины были куда серьезней, но вера – предмет исключительно деликатный, и глубже в эту сферу в беседах с ней я не вторгался. Однако, сменив религию, она никогда не скрывала своего азербайджанского происхождения, не считала себя турчанкой или персиянкой, за которых для ложного шарма выдавали себя некоторые наши сородичи, а именно азербайджанкой. Для меня же она была, скорее, французской писательницей с оригинальными чертами Умм эль-Бану…
В числе ее знакомых во Франции были такие знаменитые люди, как философы Бердяев, Шестов, Лосский, поэты и писатели Г.Иванов, М.Цветаева, К.Бальмонт, Тэффи, М.Ремизов, Д.Мережковский и его жена З.Гиппиус, а также А.Куприн, Б.Зайцев, Г.Адамович… Словом, весь цвет русского «Серебряного века». В своих воспоминаниях Банин особенно выделяет Тэффи и Ивана Бунина, которые входили в круг её близких друзей.
Если первый роман Банин «Нами» лишь воспроизводил «общие черты» менявшегося времени, то роман «Кавказские дни» стал более конкретным в воссоздании событий, трагических для неё и её семьи, всего сословия богачей и нефтепромышленников, в одночасье потерявших власть, богатство, привилегии, комфорт и жизненные блага. Это уже было личное, сама её жизнь, судьба, истории её близких, это была та литература, которая вписывалась в поток произведений, воссоздававших крушение старого мира. Но, в отличие от романов и повестей советских авторов («Шамо» С.Рагимова, «Мир рушится» М.Джалала и др.), это был взгляд другими глазами — не просто очевидца, но и жертвы крушения.
Русская эмиграция во Франции состояла из представителей всех классов общества: от белогвардейцев до звезд балета, от дворян до писателей, от священников до вольнодумцев. От философов до миллионеров. Эти люди представляли не только все сословия, но и все национальности, все народы, жившие в пределах царской империи от Балтики до Кавказа. Из них можно было бы воссоздать Российскую империю в миниатюре.
Сначала русские эмигранты составляли в Париже нечто вроде гетто, которое Тэффи — романистка, некогда популярная в России, описала с присущей ей живостью и язвительностью в повести «Городок». Этот «городок» насчитывал 40 000 жителей, одну церковь и множество кабаков. «Городок» пересекала речушка. Когда-то в древности её называли Секана, потом Сена, позже, когда «городок» разросся вокруг неё, её стали называть «нашей маленькой Невой». Обитатели жили компактно, или в предместье Пасси, или в районе «Рив гош». Население городка состояло из мужчин и женщин, подрастающего поколения, а также из генералов, которые жили в долг и писали мемуары с целью прославить имя автора и навлечь позор на головы соотечественников.
В Париже Банин испытала горькую силу «неразделенного чувства», увлекшегося ею Ивана Алексеевича Бунина. И в романе «Последний поединок Бунина» написала об этом тонко и корректно по отношению к немолодому писателю-эмигранту, раскрывшему ей свои чувства.
«Любви все возрасты покорны», — сказал поэт. Банин-рассказчица это понимает и стремится вскрыть психологическую подпочву любви, показать любовь, которая возвышает и стимулирует творческую натуру: её, Банин, и её «визави» в романе — Ивана Бунина, уже увенчанного лаврами Нобелевского лауреата. Она поддерживает этот «огонь» влечения Мастера к женщине «экзотической» и своенравной, какой и видит её в романе герой. Хотя могла бы сразу же погасить этот «огонь», отвергнув его чувства, ловко увести «тему» в другую сторону. Но ведь она — Женщина, которой не чужды кокетство, перемены в настроениях в отношении к мужчине, проявляющему к ней интерес…
К тому же эта любовь-игра представляла интерес и для ее артистической натуры. Ведь у нее достойный, незаурядный партнер: и как личность, и как писатель, живой классик, и как один из мэтров русской эмиграции, за которым ведут наблюдение советские власти, подсылая к нему своих гонцов, чтобы вернуть на родину, суля привилегии, гонорары, всяческие блага…
Но в ещё большей степени он — её герой, герой её романа. Той любовной истории, которая, возникнув между ними, не стала взаимной, а приняла черты любви-страдания, любовного поединка, в котором участвуют оба: он — немолодой мужчина, избалованный всеобщим вниманием талантливый русский писатель, и она — литератор, для кого эта история дает благодатный материал, возможность показать известную в России и в мире личность вблизи, в трагедии личной судьбы, на закате творчества, в эмигрантских буднях… Бунин называл ее в письмах – «черноокой газелью», «шамаханской царицей»…
На книжной полке в ее квартире, где стояли и собственные сочинения Банин, в том числе написанная о годах революции в Азербайджане книга «Кавказские дни», стояли два тома произведений И.А.Бунина. На одном из них – авторское посвящение – «Дорогая г-жа Банин, Черная роза небесных садов Аллаха, учитесь писать по-русски». Бунин всегда возмущался, вспоминала владелица этой книги, что я пишу по-французски вместо того, чтобы пользоваться родным языком. А лучшим учителем русской словесности Иван Алексеевич считал Л.Н.Толстого, любовь к которому нас с ним объединяла.
В Париже Банин считалась одним из лучших знатоков творчества Бунина, а также Достоевского.
* * *
Никакие эпитеты не передадут всей гаммы ощущений от восприятия личности Банин. Она была смелой и независимой. А ее принадлежность к высшим артистическим кругам Франции и знаковым фигурам богемы, делала ее недоступной. И одновременно внутренняя, интеллектуальная и духовная сила, которой она обладала, притягивала к ней людей. Мне она запомнилась общительной, острой на язык и немного жесткой.
Как-то я нашел в архиве Джейхун-бека Гаджибейли письмо ее мужа Балабека Годжаева. Сказал ей об этом и спросил, привезти ли ей копию письма?. . Не раздумывая, она ответила: «Нет».
Дважды я привозил ей приглашение от Союза писателей Азербайджана посетить республику. Она благодарила, но так и не поехала. Не хотела возвращаться в прошлое. Почему, не знаю…
В «Парижских днях», книге своих мемуаров, Банин щедро делится размышлениями о выходцах из царской России, нашедших пристанище во Франции – о пестром сообществе людей разных культур и вероисповеданий. При этом она критически отзывается о паразитическом образе жизни некоторых из них, достается от нее и новому большевистскому режиму. Мне, советскому дипломату, было непросто войти в доверие к женщине, семья которой лишилась родины и всего своего имущества в результате революции. Она говорила, что избегает контактов с соотечественниками, и я стал первым азербайджанцем, с кем она пошла на сближение. Возможно, потому что я уже долго жил в Париже и старался не быть навязчивым.
Я бережно храню в своей библиотеке подаренную мне книгу «Кавказские дни» с ее автографом: «Тамилле и Рамизу Абулатыбовым, моим землякам из Азербайджана, ставшими мостом между мной и моей родиной».
Внучка двух богатейших людей Кавказа, Ага Мусы Нагиева и Шамси Асадуллаева, в 19 лет, в 1924 году, она покидает родину, разводится с мужем Балабеком Годжаевым и остается до конца дней в полюбившемся ей Париже.
Здесь она поначалу работает продавщицей, секретаршей, переводчицей, манекенщицей, журналистской. Она – автор блестящих переводов на французский и немецкий языки произведений Достоевского и Толстого. Творчество Банин привлекло внимание таких мастеров пера и мыслителей, как Сартр, Юрсенар, Арагон, Элюар и Триоле, Казанцакис…И она общалась с ними на равных…
В 1943 году вышел в свет ее первый роман «Нами» (имя героини романа), который принес автору небывалый успех, и сразу привлек внимание французского писателя Жана Полхана, а после выхода в свет «Кавказских дней Банин стала знаменитостью…
Позже Банин опубликовала еще девять книг, а также много переводила с русского, немецкого, английского. Необходимо особо отметить французский язык Банин. Он был ярок и безупречен. Только из автобиографической справки о ее творчестве можно узнать, что автор не француженка.
* * *
Новую страницу в жизни Банин открыло ее знакомство с Эрнстом Юнгером. И дружба их продолжалась более полувека, до самой кончины писательницы…
Э.Юнгер — человек либеральных взглядов, прошедший в солдатских окопах Первую мировую, резко осуждал войну и фашизм. Он был знаком со многими участниками заговора Штауфенберга, и только личная протекция Гитлера спасла его от их участи, но из армии он был уволен. Его вышедшая еще в 30-е годы книга «В стальных бурях» была антивоенной направленности, а роман «На мраморных скалах» в аллегорической форме критиковал нацизм. В своей книге «Мир», которую Юнгер написал уже после Второй мировой войны, он одним из первых выдвинул идею объединения Европы. Эта же идея занимала в те годы его друга Франсуа Миттерана, будущего президента Франции.
Они познакомились с Банин в 1943 году поле выхода в свет ее романа «Нами». Находясь под впечатлением от прочитанного, Юнгер позвонил ей, представился, а на следующий день, по собственному признанию, отправился «выпить чашку турецкого кофе у Банин, мусульманки из Южного Кавказа…». Пришел он к ней, надо сказать, в форме офицера германской армии, хотя ненавидел Гитлера.
Со временем Банин стала верным посредником Юнгера в его литературных делах в Париже, переводила его статьи на французский и посвятила ему три книги — «Встречи с Эрнстом Юнгером», «Портрет Эрнста Юнгера», «Разноликий Эрнст Юнгер». По признанию друзей, Банин была своего рода послом Эрнста Юнгера во Франции. В свою очередь, Юнгер посвятил Банин немало страниц в своих произедениях «Гелиополис» и «Парижский Дневник».
К сожалению, ни эти три книги Банин, ни названные здесь произведения самого Эрнста Юнгера, неизвестны нашему читателю и сегодня.
Эрнст Юнгер пережил ее… Через пять лет после ее ухода, на 102 году жизни ушел и он сам…
* * *
Мы познакомились с Банин в 1981 году на выставке азербайджанских ковров в Париже. В канун открытия я послал ей открытку с приглашением, мало надеясь, что она его примет. К моему удивлению, она пришла, да не одна, а с каким-то импозантного вида пожилым французом. Для своих преклонных лет Банин выглядела удивительно молодо, была кокетлива, что ей очень шло. Она была очень своенравной и неординарной личностью, в чем-то даже склонной к эпатажу. Так, в ответ большевикам, считавшим религию «опиумом для народа», она написала книгу с шокирующим названием «Я выбрала опиум», которая имела большой успех…
Мы быстро подружились…
Она оказалась общительной, но могла быть и по-женски очень язвительной. Помнится, когда я познакомил ее с одним известным нашим художником, он на прощание преподнес ей две банки черной икры. Взяв подарок, она посмотрела на него в упор и шутливо спросила: «И это все?». Он стушевался и смущенно произнес: «А что, мадам?». «Ничего, — лукаво улыбнулась она, — покидая Баку, мы оставили там гораздо больше»…
Никогда не забыть, как она глубоко переживала события в Карабахе, называя их происками дашнаков. И у нее на это было право – ее семья чудом избежала резни в Баку, устроенной дашнаками с попустительства большевиков во главе с «интернационалистом»-ленинцем Шаумяном в 1918 году. Тогда только в одном Баку погибло 12 тысяч человек.
История повторилась через 70 лет. Азербайджанские общины за рубежом были разрознены, нескоординированы и особой угрозы в плане информационного отпора для армян не представляли. Нужно было срочно что-то делать…
Благодаря усилиям эмигрантов Гадира Сулейман оглу, Тофика Тагиева, Тимучина Гаджибейли, Ибадуллы Азимзаде, Ирэн Меликофф и ее дочери Ширин, Алескера Шахтахтлы и других удалось сколотить весьма сильную группу. В 1989 году мы создали ассоциацию «Азербайджанский дом». Я в те годы продолжал работать в ЮНЕСКО и располагал хорошей коллекцией книг и периодики, посвященных событиям в Карабахе.
Несмотря на свои 83 года, мадам Банин принимала посильное участие во всех наших акциях. Она четырежды выступила по радио, опубликовала три статьи в журнале «Панорама» и газете «Ле Монд», где доводила до французской общественности правду об известных на тот день событиях в Нагорном Карабахе.
Хорошо помню, как в моем присутствии она позвонила политобозревателю ведущей газеты «Ле Монд» Мишелю Татю и потребовала дать ей возможность опровергнуть лживые утверждения историков Анаит Тер-Минасян и Клэр Мурадян о происходивших событиях. К чести газеты, та предоставила слово старейшей французской писательнице. Для меня этот факт стал еще одним доказательством глубокой любви Банин к родной стране, которая, как утраченный рай, глубоко впечаталась в ее сердце.
* * *
Банин завещала свой архив и право на публикацию своему другу Рольфу Штюрмеру. Недавно он мне сообщил об издании «Кавказских дней» на английском языке….
Жизнь нашей прекрасной и талантливой соотечественницы продолжается в слове…
