(рассказ)
— Опять демьянки ?!
Услышав голос Аваза, прикорнувшая на диване Гюляр приоткрыла глаза. Шел последний месяц лета. Казалось, от жары плавится земля. Изведенная ночной духотой и комарами, Гюляр пыталась отоспаться сейчас. Через две недели ей вновь выходить на работу. И это лето, как и предыдущее, проходило в бессмысленной тревоге и суете. В город выходить не хотелось. Куда ни посмотришь — палатки шехидов… Да и постоянное безденежье омрачало настроение. Этим летом она не смогла себе позволить съездить в район к родственникам или же просто отдохнуть на берегу моря. Такое существование ужасно измотало ее.
— Мне кажется, что, кроме демьянок, ты ничего не умеешь готовить! — услышала она ворчание Аваза.
Гюляр не отреагировала. Жара так сморила ее, что отвечать просто не было сил. Да и что она могла ответить! Он наизусть знал все, что она ему скажет. Аваз приносил в дом всю зарплату до копейки. Но разве ж можно было назвать зарплатой эту скудную сумму?!
Передумав есть, Аваз направился в свою комнату. Его уже тошнило от демьянок. Он и утром ушел, не позавтракав. На столе, как и всегда, его ждали сладкий чай и масло, которое просто язык не поворачивался назвать сливочным. Эта странная смесь близко не напоминала сливочное масло и вызывала тошноту. Хороший сыр дорого стоил, а потому был редким удовольствием на их столе. Жалобы мужчины его возраста на еду выглядели нелепыми. Кроме того, он не хотел заводить Гюляр. Он заранее знал все, что она скажет : «Что ты за ученый, если в кармане мыши бегают. Тебе с трудом хватает денег на транспорт и сигареты. Другие открывают офисы, трехкомнатные квартиры обменивают на пятикомнатные, их жен обслуживают домработницы. Ты же не успеешь уйти на работу, как уже возвращаешься. Придешь — и тут же на диван. Посмотри — колонка не работает, краны заржавели, обои, того и гляди, свалятся на голову. Только за счет моего приданого — мебели — квартира выглядит относительно прилично. Раньше ты хотя бы улыбался, на что-то надеялся. Приходили твои друзья, мы ходили в гости. О чем-то говорили, спорили. Сейчас же ты похож на удавленника. Ничего не хочешь. Прощай, наука! Говоришь: «Я не литератор, чтоб писать. Я химик. Мне нужны лаборатория, реактивы, оборудование. Мне нужны встречи с зарубежными учеными, научные споры. А я не то, что за границу, до Бузовнов доехать не в состоянии».
— Мясо купил? — вопрос Гюляр вывел Аваза из оцепенения. Он вспомнил, что утром жена дала ему деньги на мясо, обещая приготовить долму. Гюляр переспросила.
— Нет, — промямлил Аваз.
— Что значит нет? А что вы будете есть вечером? — Гюляр прошла в кухню.
— Поедим салат из огурцов и помидоров. И айран у тебя замечательный. — нахваливал Аваз, наливая в стакан айран. Он пытался перевести тему.
— Я так и знала, что ты ничего не купишь. Сам говоришь, что на работе делать нечего. Расписываешься, что пришел, а потом играешь в шахматы с такими же бездельниками-учеными, как сам. В девять утра ушел, в два уже дома. Как ленивый кот, дремлешь на диване. Еще не доволен, что государство мало платит. Безработным так и платят. Сиди и радуйся. Хорошо, давай деньги, сама куплю.
— Денег нет, — ответил Аваз, поднося ко рту вилку с демьянками.
— Прекрати шутить. И так я взяла в долг, и этого едва хватит до зарплаты.
— Да не шучу я. Я отдал деньги Орхану. Он ехал с друзьями на пляж. Этих денег ему хватит лишь на дорогу и мороженое.
Гюляр готова была взорваться. Ничего, она припомнит им это завтра, когда они захотят есть. Что они себе там думают? Один — ученый с пустыми карманами, другой — бездельник, не поступивший в институт. Погоди, загремишь осенью в армию! И тут она почувствовала, как сжалось сердце. Гюляр сразу вспомнила палатки шехидов. Господи, ее единственный сын, ее кровиночка, должен будет воевать, идти в огонь и полымя.
— Ему надоело сидеть дома. Пусть развеется. Он же не пленник, чтобы сидеть в четырех стенах, — пододвигая тарелку с салатом, Аваз продолжал оправдываться. Чтобы не раздражать Гюляр, Аваз так решительно уплетал демьянки, что казалось, он ест блюдо, о котором мечтал всю свою жизнь. Его жалкое лицо вызывало чувство сострадания.
— Тогда на ужин будет лишь вареная картошка, — сказав это, Гюляр прошла в комнату и легла на диван.
Гюляр понимала, что продолжать препираться не имеет смысла. На днях она прочитала в газете о том, как какой-то ученый — кандидат наук — покончил жизнь самоубийством. Не приведи Господь, а вдруг и Аваз решит вот так же. Ему давно не двадцать пять, чтобы приспосабливаться к требованиям современной жизни.
Допоздна засиживаясь в кабинете, Аваз пытался создать видимость работы. Но Гюляр ведь не проведешь — она прекрасно понимала, что муж страдает. Его научные разработки остались незавершенными. Для серьезных же исследований требовались средства, которых нет. Оказавшихся в таком плачевном состоянии ученых сейчас масса. От соседей Гюляр узнала, что муж ищет работу. Аваз был согласен работать даже простым рабочим. Положение сына — не многим лучше. В медицинский институт он поступить не смог, а о другом и слышать не хотел. Хорошо, что Гюляр занималась с ним английским языком. Сейчас ему это очень пригодилось — изредка он подрабатывал гидом, за малую плату водя иностранцев по городу. Заработанные «зеленые» Орхан никогда не тратил на себя. Один раз он купил отцу костюм (узкий, давно полинявший костюм Аваза никуда не годился), в другой раз заменил на новые стоптанные и местами потрескавшиеся туфли Гюляр. Казалось бы, Гюляр должна гордиться порядочностью своего мальчика. Однако она бесконечно страдала. Чего сможет добиться такой щедрый и добросердечный?! Кто оценит его по достоинству?! Кто знает, в тиски какого «железного» командира попадет этот мальчик, вышедший из-под теплого материнского крыла?! Вон сын соседки Махиры, Асиф, в своем единственном письме с фронта писал о каких-то «непонятных» порядках, царящих в армии. Нет, Асиф ни на кого не жаловался, но между строчек сквозило явное недовольство командиром. «Здесь совсем не та дисциплина, которую мы себе представляли», — писал парень. Мать так и не поняла, что он имел в виду. Однако не прошло и пяти месяцев, когда домой привезли труп ее мальчика. Не приведи Господь!
Представляя, что, возможно, ей тоже предстоит отправить сына на фронт, Гюляр не находила себе места.
— Самир газеты не приносил? — прервал ее размышления Аваз.
— Он что тебе обязан?!
— При чем тут это?! Ведь он старые приносит. Говорит: «Дядя Аваз, я знаю, что ты читать любишь. Не трать понапрасну деньги. К нам в компанию их пачками приносят, но никто не читает. Лежат себе, пылятся».
Раньше на письменном столе Аваза было полно зарубежных журналов, газет, сборников. Интересные ему научные статьи Гюляр сама переводила с английского. Часто Аваз брал отдельные издания из библиотеки института. Но сейчас и институт ничего не получает. И как теперь он обходится без информации о новых научных открытиях ?!
В дверь настойчиво колотили. «Какая наглость!» — проворчала Гюляр, не сдвигаясь с места.
— Кто там? — направился к двери Аваз.
— Помилуйте, подайте безотцовщине, — послышался за дверью женский голос. — Спасибо, пусть не оскудеет твоя рука.
Гюляр поняла, что Аваз что-то дал. «И что он интересно дал? Наверняка отдал мелочь, приготовленную на дорогу. А мне-то что», — пыталась подавить раздражение Гюляр. «Отлично, пойдет пешком» — подумала она.
Не успела она задремать, как в дверь снова постучали. И опять открывать ее пошел Аваз.
— Собираю пожертвования, дядя.
— У нас что-нибудь есть? — прокричал от двери Аваз.
— Скажи: «Ничего нет». Я чувствую, скоро весь город начнет собирать пожертвования! — Гюляр специально прокричала так громко, чтобы услышал стучавший.
Аваз ничего не ответил, однако Гюляр услышала, как захлопнулась дверь. О Господи, сколько же может быть в одном городе побирающихся и просящих пожертвования! В день по десять раз тарабанят в дверь. Если бы хоть просили подать старую одежду! Ан нет! Только деньги!
Аваз прошел в свой кабинет. Гюляр направилась в ванную проверить, не дали ли воду. Хоть и без напора, но вода кое-как шла. Подставив под тонкую струйку ведро, Гюляр пошла за полотенцем. Пока Аваз не употребил воду, нужно быстро освежиться.
И в этот момент раздался звонок в дверь. Поняв, что реакции жены не последует, Аваз очередной раз пошел открывать дверь.
— Брат, умоляю, купи гатыг, последний баллон остался. Очень дешево отдаю. Лишь бы продать и пойти домой.
«Господи, какой же он нерешительный!» — подумала Гюляр, намыливая голову . » И надо же быть таким мягким. Сейчас скажет: «Гюляр, давай возьмем этот гатыг».
— Спасибо, сестра, но жена уже утром купила, — захлопнул дверь Аваз.
«Вот так тебе, тихо-тихо и поумнеешь», — освежившись холодной водой, Гюляр направилась в кухню, чтобы что-нибудь сообразить на вечер.
Раздался очередной звонок в дверь. Гюляр подождала несколько секунд. Аваза не было слышно. Пришлось открыть самой.
— Сестра, продаю хлор, полироль, средство против тараканов, — выпалил стоящий на пороге юноша.
— Спасибо, не нужно.
— Сестра, может, купишь? Хлор всегда в хозяйстве пригодится.
От парня разило хлором. Его выцветшая корзина была набита бутылками. В такую невыносимую жару, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит, бродить наугад по блокам, бесконечно взбираться по лестницам, не зная при этом, купят твой товар или нет, — адский труд.
Покрасневшие от жары глаза, заросшее щетиной лицо, спутавшиеся волосы парня струились потом. Поняв, что Гюляр ничего покупать не намерена, пожелтевшими от хлора пальцами он позвонил в соседскую дверь. Со двора раздавались голоса продающих посуду, клеенку, веники, яйца…
Перевод Эльнары Зейналовой
(Продолжение следует)

image
(Пока оценок нет)